Каждую бессонную ночь, размазывая по щекам слезы, текущие из воспаленных глаз, она, комсомолка, обращалась с неумелой молитвой к тому, в существование кого еще так недавно совсем не верила: «Господи, только дай мне сил дожить… Я обещаю… впрочем, мне нечего тебе обещать…»
Дед Потап был искусным портным. Ему что крестьянскую свитку, что господское платье в срок сделать – плевое дело было. Да так, что заказчик все охал да ахал от восторга. Потому-то барин и отпускал его на вольные заработки: что ж попусту в поле талант и немалую прибыль губить. Хозяин со своего крепостного портного доход имел, но и сам Потап деньжата сумел заработать.
А как заработал – выкупил себя и жену из крепости. Барин, правда, артачился: цену загнул несусветную, но Потап не торговался и денег не жалел – свобода того стоила. И на клочок земли осталось, и на обзаведение немудреным хозяйством. В селе Подол на Черниговщине дом соорудил отменный: руки ведь не только ножницы портняжные держать умели. Не дом вышел – хоромы! С резным коньком и дубовыми ставенками. Вот только детками Потапа бог обидел.
Единственной наследницей нажитого стала дочка – Александра. Добро хоть внуков дождались! Нил Мостовой – избранник Александры, хоть и в приймы пришел, на работу злой был, и на любовь. У него и в поле дело спорилось, и шестеро детишек к обеденному столу по лавкам рассаживались. Федор с Галиной – старшие, Мария, и погодки – Настя, Коля и Наташа. Богатство Мостовые особое не нажили, но хозяйство в справности содержали. И детки всегда чистые да ладные были – родители души в них не чаяли.
Когда в двадцать девятом в колхозы загонять стали, дом у Мостовых отобрали. Под нужды колхозные. Сперва правление в нем устроили, а уж потом, погодя, когда коровы, реквизированные по крестьянским дворам, те, что к той поре еще не сдохли от колхозного ухода и понемногу молоко давать стали, – приемный пункт молочный. А Мостовых в иную избу переселили. На окраину. Дом старый был, полуразрушенный. Колхозом его не поднять было и для дела не приспособить. А жить, чего уж там, – при желании можно было. Дом, конечно, не совсем пустой, но хозяева чахоткой давно маялись, совсем на ладан дышали. Как померли – была бы Мостовым полная свобода. Хозяйствуй – не хочу. И благодари советскую власть, что только уплотнила, а не сослала как иных. Пожалела деток малых!
Вскорости Нила схоронили. Осталась Александра вдовой. Одна с детками.
К тридцать третьему Федор и Галина уже свои семьи имели. На хуторе рядом с Подолом жили. И Мария в город подалась – вольнонаемной служащей при воинской части. А трое младших с Александрой остались. Когда только голод начинался, Александра Наташу к старшей дочери на хутор отправила. Только и там не сытно было. Тоже голодали. Пожила немного Наташа у сестры и вернулась домой. А дома – беда: Настя с Колей померли. Лежали рядышком на лежаке, ручонки тонкие поверх ватного стеганого одеяла и не дышали. Лица заострившиеся, сухонькие. И мама подле. Глаза открыты, только словно ничего не видящие. И слезинка в уголке застыла. Наташа послушала: сердце под рубахой редко-редко стучало. Еле слышно. А мама застонала негромко, приподняться попыталась. «Ты прости, – шептала, – доченька, что не встречаю. Сил никаких не осталось. Посиди рядышком. Дай передохнуть немного. А к утру, коли что, зови людей».
Не дожила мама до утра. Отошла тихонько. Просто дышать перестала. И звать на помощь некого было. У всех горе. А кто не помер еще – сам без сил был. Не до помощи и сочувствия. Ни слов. Ни чувств. Словно выгорело все в душах.
Осталась Наташа в доме одна. Липу рвала. Колоски на стерне собирала, листву опадающую. А по ночам лежала без сна: ждала, когда придет и ее срок. Ведь как глаза закрывала, тут же братика с сестричкой да маму видела. Выжила чудом. В школе сельской в ту пору уже никто не учился. Но учитель детей, если приходили, баландой подкармливал. Он то и отправил никому не нужную сироту к знакомому школьному директору. Под город Никополь.
Стала жить Наташа в директорском доме. Не задарма – нянькой при детях. Хороший попался человек. Внимательный. Увидел, что девочка старательная, грамоте и счету обученная и к учению склонная. Помог поступить в Никопольскую педагогическую школу. Сам отвез и поговорил с кем надо.
Училась Наталья на отлично. До самого завершения. До мая тридцать седьмого. Там же, в школе педагогической, ее в комсомол приняли. И про перегибы во время коллективизации объяснили. И про неурожай в тридцать третьем. И про неустанную заботу партии о развитии села. И еще про задачи учительницы начальных классов. Даже военному делу обучили – ведь комсомолка не только знанием букваря сильна. Коли Родина скажет – и с наганом, и с парашютом справиться должна. Мало ли врагов вокруг зубами скрежещет! За навыки полученные, четыре треугольника в петлицы повесили. Замполитрука, значит. А как двадцать восьмого мая тридцать девятого испытательный срок двухгодичный в школе отработала, народный комиссар образования республики товарищ Редько лично аттестат на звание Учителя подписал.
И распределение в село Новоказанковатое Черниговского района Запорожской области одобрил. Ведь ой как нужны были молодые толковые кадры!
…Осенью сорок первого в село вошли немцы. Правление колхозное накануне тракторы эмтээсовские и скотину общественную на восток отправило. А на людей ни сил, ни времени не осталось. И учителя школьные остались. И школьники. И комсомолка Наталья Ниловна. Она, может, и ушла бы, только как своих учеников бросить? Не по-людски это.
Школу немцы закрыли. Новое правление назначили и полицию для поддержания порядка. А сочувствующих прежней власти в комендатуру вызвали. И Наталью тоже: комсомолка ведь! Только предупредил ее ночью полицай, ученика родитель, еще до рассвета в соседнее село ушла. А тех, кто не ушел, – повесили прилюдно.
Немцы в селе не стояли. Как уехали – Наталья домой вернулась. Стала делать то, что умела: учить детей. По ночам на клочках бумаги карандашом писала буквы и расчерчивала листочки в косую линейку для письма. И неумело молилась, прося о помощи того, в кого еще совсем недавно не верила. А днем занималась с ребятишками.
Еще трижды ее в комендатуру вызывали, искали, только всегда предупреждали Наталью об этом загодя. Берегли. Учительница ведь! Больно хорошо детишек учила.
И подпольщики, которые радио московское слушали – своей ее считали. Доверяли. Переписывала Наталья сводки информбюро и развешивала по селу маленькие бумажные листовки. Так что знали люди и про Москву, и про Сталинград. И про то, что били немца. А скоро и земля дрожать стала от близкой канонады. И небо вечернее на востоке заполыхало от багровых зарниц.
Бой за Новоказанковатое был короткий, но жестокий. Два взвода – шестьдесят с лишком человек наступавшие положили на подступах. А жители местные во время боя в подполах сидели. Детишек прятали. И Наталья с ними. Пули ведь и снаряды не выбирают – солдат, не солдат. А как отгремело – на свет белый выползли. Осмотрелись. Хаты горели, а солдаты с непривычными погонами кухню полевую налаживали. А у командира на груди орден был. Красная звезда. И на погонах – звездочки. Свои, значит. Советские.
В июне сорок пятого, через месяц после победы, Наталье вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». За листовки – сводки информбюро. Ну и за тех, «военных детей», конечно. Школьников учебного сорок второго…
Их еще много будет в долгой жизни учительницы Натальи Ниловны, только тот «военный» класс она всегда будет вспоминать со щемящей грустью и гордостью. Как свою маленькую победу в страшной войне.
В сорок восьмом директора Новоказанковатской школы перевели в соседнюю Новополтавку. Он и забрал с собой лучшую учительницу – Наталью. В Новополтавке она судьбу свою встретила. Тихого бухгалтера, Гринченко Ивана Федотовича. Он и финскую прошел, и Отечественную. Но за ноги отмороженные льготы не просил и подвигами фронтовыми не кичился. Знай, постукивал костяшками счет в правлении и ведомости заполнял. Только по ночам все попрежнему в атаку бежал и от осколков, которые в теле застряли, выл, сжав до хруста зубы. Уже и дочки выросли, а осколки все выходили из израненного тела. Целых двадцать пять послевоенных лет. Только на любви Натальиной, да на ее заботе и держался.
А потом внуки пошли. Правнуки. Долгая жизнь получилась. Счастливая. В две тысячи девятом к девяностолетию Натальи Ниловны четырнадцатилетняя правнучка Маша написала о ней статью в черниговскую многотиражку. «Подвиг сельской учительницы» называется. Душевная статья получилась. Только разве лишь скупых газетных строчек такая жизнь заслуживает? Целая эпоха ведь. Страшная и героическая.
Может, еще и напишет о Наталье Ниловне Маша. У нее перо легкое. А может, учительницей станет, как прабабушка. Или как мама, внучка Натальина, в ее честь и названная, – врачом в роддоме. У потомков Натальи Ниловны, видать, предназначение в жизни такое – заботиться о детях.
Хорошие они люди. На таких и держится мир до сих пор. Они его единственная надежда и опора.
Борис АРТЕМОВ
