У нас, бывших советских, к войне, фактически ставшей катализатором гибели СССР, отношение двоякое. Одни, вспоминая «Афган», скорбят по погибшим 15 052 бойцам и фактическом поражении, другие считают, что жертвы были не напрасны и мы всем тогда показали, что «броня крепка и танки наши быстры». Поэтому-то почти никто не помнит дату ввода советских войск в Афганистан (не то 27 декабря, не то 25го), но воинов-интернационалистов чествуют в день вывода советских войск 15 февраля 1989 года. А вот сами афганцы отмечают День апрельской революции 27 апреля 1978 года
Страницы истории
Апрельская революция — это военный переворот, в результате которого был убит прежний президент Дауд и к власти пришли вышедшие из тюрьмы его политические оппоненты во главе с Нур Мохаммадом Тараки. К середине 1979 года в Афганистан прибыли 4500 советских советников. Не сидели сложа руки и американцы, тоже выделив деньги на конфликт в Афганистане. В итоге междоусобица в среде «революционеров» закончилась убийством Тараки и приходом к власти 16 сентября его заместителя Хафизуллы Амина.
Несмотря на объявленный Амином курс на социализм, в Москве боялись, что он агент ЦРУ. Поэтому Политбюро ЦК КПСС 31 октября 1979 года фактически приняло решение о подготовке вторжения. 27 декабря, когда советские войска уже два дня как пересекли границу, Амина убили. Тогда около 700 бойцов спецназа КГБ двинулись к его дворцу. Охрана неожиданно оказала сопротивление и 11 нападавших погибли. До сего дня неизвестно, как погиб Амин, но скорее всего, был застрелен, ибо приказа брать живым не было.
С этого и началась Афганская война 1979-1989 годов…
«Непобедимая и легендарная»…
Я встретилась с Виктором Головченко — председателем правления Союза ветеранов Афганистана Запорожья. Сейчас существует много афганских организаций, но эта была в городе первой, с 1986 года, и называлась клубом воинов=интернационалистов «Долг». Она так и не интегрировалась во всеукраинские структуры, а живет под девизом «Минимум политики и максимум решения социальных вопросов».
Кстати, встреча с Виктором Головченко состоялась в госпитальном отделении Запорожской областной клинической больницы, где он вместе со своими побратимами Геннадием Тарасовым, Андреем Яремчуком, Владимиром Дымовым и участником АТО Виталием Онучко проходил ежегодную диспансеризацию. Практически каждый принял участие в нашей беседе.
Я родом из городка Попасное Луганской области, начал Виктор Николаевич. Закончил Артемовский индустриальный техникум и получил направление на Запорожский огнеупорный завод. Осенью 1983 года меня призвали в армию и я попал в «учебку» в Ташкенте. Нас готовили по специальности «водитель». В «учебке» 240 человек, из них 60 из Запорожской области. Уже после присяги по ночам ребят (по 1020 человек) поднимали по тревоге и отправляли в неизвестном направлении. Про Афганистан, естественно, никто не говорил…
И меня подняли по тревоге, а дальше самолетом в Карши (юг Узбекистана). По прилету получили «КамАЗы» и двинулись на них до границы. Кстати, в «учебке» нам выдали по вещмешку, в котором были рукава от шинели, половина сапога, обмылки и т.д. Похоже, мы считались расходным материалом и нас назад никто не ждал. Представляю, сколько потом на бойцов всего списали…
На границе (прошли 300 км) подцепили «шаланды» (длинные полуприцепы) и ночью приехали в афганский город Хайратон. Здесь загрузились бомбами и другими боеприпасами. Дальше три дня ждали, пока не пришли остатки разбитой колонны машин, и нам сказали, что передавать технику некому, поэтому домой никто возвращаться не будет. Кудато сразу исчезли офицеры, нас сопровождавшие. Пайков не было, и мы три дня голодали…
В ДОСААФе я проходил вождение на ГАЗ-51. А тут сразу получил «КамАЗ» — «шаланду»длинномер, груженную бомбами. Наконец двинулись в многосуточный марш из Хайратона в ПулиХумри, поднимались по серпантину через горный перевал Саланг. Всю дорогу по обочинам стояли горы брошенной обгоревшей и разбитой техники.
Доехала лишь половина машин из примерно ста, причиной чему неопытность, необстрелянность да и неподготовленность водителей. Когда шла колонна, мы вечно отставали от графика и нам ничего не доставалось. Ни пищи, ни воды… Но все же добрались до бомбосклада в Баграме (411 км от Хайратона), все выгрузили и поехали в Кабул (еще 60 км).
Замечу, что первые месяцы войны войска в Афганистане снабжали авиацией. Но потом у моджахедов появились американские переносные зенитные комплексы «Стингер», начались потери самолетов, поэтому перешли на завоз машинами. Дорог как таковых в Афганистане не было, «дорога жизни» одна, через Саланг. И здесь постоянно засады, обстрелы и нападения.
И тут мы просто вынуждены вклиниться в рассказ Виктора Головченко. Позади три года войны. Должна кануть в лету неразбериха первых месяцев, военная машина обязана заработать как часы, т.е. должны быть налажены боевая подготовка, тыловое обеспечение, наведен порядок во всем.
Но видим и дальше неразбериху, подлое казнокрадство и убийственное отношение к обучению бойцов. Как Брежнев не хотел слышать о проблемах страны — ему в телевизоре все нравилось, так и назначенные им маршалы всеми силами отбивались от реальных требований войны, которая пожирала необученных и обобранных солдат…
Война «здесь стой, туда не ходи»…
Добавлю, продолжает В. Головченко, что против нас вели партизанскую войну, стреляли «духи» (душманы) из «Бура» (так называли английскую винтовку LeeEnfield калибра 12,7 мм), китайских АК и из минометов. Моджахеды находились в горах в норах и на тропах. Вышел, выстрелил и спрятался. Из кишлаков очень редко стреляли, потому что боялись, что мирное население пострадает. Но прятались все равно в кишлаках, минировали дороги, устраивали засады.
У нас же была сложная ситуация с водой, подключился к разговору В. Дымов. Сначала разрешали пить из источников в Кабуле, но потом и там вода оказалась зараженной. В провинциях же все было еще хуже. Почти все население болело, но переносило гепатит, малярию, брюшной тиф в легкой форме. Поэтому у нас была бочка с водой, ее кипятили с верблюжьей колючкой (природный антисептик), наливали во фляги. Фляга у каждого была на поясе.
Я был простым солдатом, рассказывает дальше Виктор Головченко, ездил в колонне, потом стал командиром бронемашины, заместителем командира взвода, служил в охране аэродрома, сопровождал колонны и офицеров, которые возили секретные документы в Кабул в штаб армии.
Я служил в Афганистане в 19831985 годах, по восточному календарю это 13631365 годы. Нам казалось, что это дикие люди, у них были арыки, дувалы, мотыги, феодальный строй. Кроме того, что они воевали с нами, они воевали и между собой. Были такие «договорные кишлаки», и моджахеды их не трогали. Наши же постоянно передавали афганцам гуманитарную помощь. Но завтра им вдруг не понравилось — и они стреляют. Днем — это мирное население, а ночью — «духи». Словом, все по принципу: «Друг, шурави! Бакшиш давай». Бакшиш — это подарок, чаевые, взятки…
Через весь аэродром в Баграме проходил керосинопровод для заправки самолетов и вертолетов. Один раз афганцы прибежали с ведрами за керосином. Он у них был на вес золота, ведь дров нет, они им топили. Нам стрелять не разрешили. Они кирками пробили трубопровод, фонтан бил на 50 метров вверх. Дальше из луж пытались набрать керосин, и все закончилось мощным взрывом…
А вообще местные все воровали: колеса, керосин, бензин, бомботару, стропы… Меняли также носки, трусы и сгущенку и предлагали наркотики.
«Забота» и возвращение
В период моей службы проходили самые большие общевойсковые операции и было много потерь. В Баграме аэродром находился возле кишлака и зеленой зоны. Периодически «духи» пытались обстреливать и даже сбивать самолеты во время посадки. Им за это платили большие деньги.
Помню, из «КамАЗов» идет погрузка бойцов в вертолеты, и тут «духи» подбили одну «вертушку», она сгорела за 78 минут. Взрывались подвешенные снизу фюзеляжа НУРСы, солдаты выпрыгивали и разбегались…
Командование пыталось бороться с подобными обстрелами и высаживало вертолетами примерно раз в неделю «секреты» (засады) по склонам гор. Но эти «секреты» моджахедами часто вырезались. Такая была охота: «духи» охотились на колонны, разведчики — на «духов», а те — на «секреты»…
Согласно приказу министра обороны, после ранения или контузии должны были дать награду, отпуск и организовать реабилитацию в Союзе. Но людей было мало, и данные о ранениях скрывали. А после войны, наверное, мешки этих нерозданных наград остались. Их и посмертно не всем присуждали… Только те, кто сидел в штабах, награды себе выписывали. Кроме того, узбекам, таджикам и прочим награды давали просто за деньги. У них это принято…
Я попадал в госпиталь несколько раз. Кстати, если рукиноги у бойца на месте, не стал калекой, то его старались быстро отправить в часть. Кроме того, в госпитале нам говорили, что если придешь на «гражданку», например, с оформленной контузией, тебя на работу никто не возьмет. А вот теперь, когда оформляешь пенсию, нужно еще доказывать, что ты на войне пострадал.
Впрочем, самая ценная наша награда, что мы вернулись живыми. Орден мне выдали спустя 20 лет — «За заслуги» 3й степени. Когда меня спросили, как я к этому отношусь, я ответил: «Как к посмертно»… Награду мне дали «по совокупности» за мужество и героизм и как многолетнему руководителю общественной организации.
Если бы рядовым награды тогда давали сразу, то, наверное, и жизнь у многих подругому бы сложилась. Я, например, второе образование получал с 2003 по 2008 годы в Запорожском юридическом институте Днепропетровского госуниверситета внутренних дел. В законе написано, что вне конкурса и бесплатно учатся лица, имеющие особый статус, а я за свою учебу платил деньги, потому что лица со статусом — это Герои Советского Союза и т.д.
Я попал на войну в 20 лет. Тем же ребятам, которые ушли в армию в 18, было сложней выживать. И не только от пули врага, но и от жуткой «дедовщины» «зэковщины», постепенно охватившей и Советскую Армию, и части на Афганской войне. Выживал лишь тот, кто был приспособлен к жизни, имел силу воли и выносливость.
Традиционно существуют жесткие правила войны. А у нас эти правила менялись бесконечно: то нужно стрелять, то нельзя, то пересчитать все патроны, то оружие в «оружейку»…
Несколько слов о возвращении в Союз. Помню, сел борт (транспортный самолет) с замороженным мясом кенгуру 1953 года… Его быстро разгрузили и сказали: «Ты, ты и ты быстренько садитесь, вот ваши документы, два часа на сборы». Мы приземлились в аэропорту «Ташкентвосточный» (Тузель) и дошли до Ташкента пешком. Билетов никуда не было…
В Ташкенте на афганцах держалась целая индустрия грабежа. Таксисты, милиция, билетные кассы, да и просто бандиты… Словом, домой я добирался почти месяц, и то спасибо комендатуре, которая, наконец, погрузила нас на поезд «куда-нибудь», подальше от Ташкента. Я выехал в Саратов… Дальше уже в Харькове какие-то дедушка с бабушкой спросили, почему я такой грязный, затем пригласили домой, где я первый раз за месяц помылся. Оделся в гражданское, выбросил в мусорный бак военную форму и приехал в Запорожье к друзьям. Потом добрался в Попасную к родителям, а они меня не узнали и сказали, что их сын в армии служит…
И тут мы вынужденно прерываем рассказ. Наши извинения и Виктору Головченко, и его коллегам по палате в госпитальном отделении. Мы почти ничего не расскажем сейчас ни о них, ни о том, как ребята-афганцы после своей войны не сложили руки, а в 1991 году построили в Бородинском микрорайоне два «афганских» дома, разбили рядом сквер, а сегодня отремонтировали это госпитальное отделение.
«Знаете, что такое социальная адаптация? спросил на прощание В. Головченко. Это когда собрались единомышленники и не только стучат по столу с требованием: «Дайте положенное!», а созидают и направляют свою энергию в правильное русло».
Вот об этом мы обязательно как-нибудь читателю и расскажем, но в другой раз.
Светлана Третьяк
